Колин Фаррелл: «Я не думаю, что отцовство тебя меняет»
Мистер Фаррелл, влияет ли вера на ваше восприятие жизни?
Вера — это очень важно. Это как с лошадью: если хочешь повернуть налево, сначала смотришь влево, а уже потом дёргаешь поводья. С людьми то же самое: туда, куда направлено твоё внимание, туда ты и идёшь. В этом смысле воображение и рассказы (истории) играют огромную роль — они помогают добраться до чего-то более настоящего, более глубокого.
Вы верите в сказки?
Я, верю вообще во всё. Человеческая жизнь — это магия. Во всей своей трагичности и во всей своей красоте — это просто магия, что мы вообще здесь есть. Если задуматься, сколько нужно, чтобы создать жизнь, — это безумие. Но мы слишком легко об этом забываем.
Потому что слишком много волнуемся?
Да, потому что нас захватывает рутина: ипотека, работа, конкуренция, одежда, машины, дома. Иногда полезно снова дать воображению подышать и увидеть жизнь как нечто потрясающее, волшебное. А иногда именно воображение нам в этом помогает — оно вырывает нас из привычной среды, чтобы мы могли вернуться туда с новым взглядом, с тем подарком, который оно нам дало.
Согласны ли вы с тем, что в маленьких деревнях люди меньше подвержены этим тревогам?
Там больше ощущение общности, люди делятся жизнью друг с другом. У них нет ни возможности, ни «счастья» изолироваться так, как это делают в городах. Не то чтобы они не выбирали одиночество, но в городах люди больше сосредоточены на себе, даже несмотря на то, что живут тесно друг к другу.
Им проще быть анонимными.
Да, в городе люди более эгоцентричны, нацелены на себя. В деревнях — и, конечно, я обобщаю — люди делятся историями, переживаниями, горем, радостью. Посмотрите, например, на поддержку местных футбольных команд в деревнях Ирландии — это сумасшествие, но это прекрасно. Все собираются в пабе и празднуют победу.
Кстати о пабах — вы как-то говорили, что на своей первой актёрской работе научились выпивать прямо во время съёмок.
Да, это была безумная работа. Но тогда я был слишком пьян и гиперактивен.
Вы больше вообще не пьёте?
Нет, вообще нет. И это большая удача — я не держусь из последних сил, не ощущаю, будто чего-то в моей жизни не хватает.
Изменилось ли ваше мировоззрение после того, как вы стали отцом?
Честно говоря, я не думаю, что отцовство само по себе меняет человека. Оно не меняет — я это точно знаю. Посмотрите вокруг, и сами увидите. И я сам был категорически настроен: это не должно меня менять.
Не каждый осмелится сказать такое…
Но это не меняет твою жизнь. Ты можешь использовать это как платформу для перемен — что я в итоге и сделал. Через три года после рождения сына я подумал: «А почему я, чёрт побери, так упорно отказываюсь от того, чтобы отцовство изменило мою жизнь? Разве она у меня настолько прекрасна, что менять в ней ничего нельзя?» И тогда я стал впускать в себя перемены. Сначала я упирался: я хотел быть клёвым папой, у меня должен быть не сын, а друг — вся вот эта чепуха. Но в итоге я это отпустил. И, чёрт возьми, это прекрасные перемены.
А страхи, связанные с отцовством, есть?
Мир всегда был опасным местом. Но я живу в очень безопасных условиях. Страх — невероятно мощная сила, и чтобы он не разрушал тебя, его надо признавать, но не позволять управлять собой. Я просто буду делать всё возможное, чтобы защитить своего сына.
«Я всё меньше отождествляю себя со своей работой. “Александр” чуть меня не убил!»
Больше ни капли, ребёнок, постоянная работа... Как вы сохраняете баланс?
У меня действительно всё очень хорошо. У меня есть дом в Лос-Анджелесе и квартира в Дублине, которую я арендую, хотя бываю там всего пару раз в год — на Рождество, недели на две, и ещё стараюсь хотя бы раз в год привозить туда сына, чтобы он слышал настоящий ирландский акцент не только от меня. Это и есть мой баланс. То, откуда я родом — для меня важно.
Но у вас всё ещё образ плохого парня. Хотите ли вы от него избавиться?
Я ни к какому образу себя не привязываюсь. Хотя, конечно, мнение других людей влияет — я не говорю, что мне плевать. Но я не привязан к ним. Я ни от чего не бегу и ни к чему не бегу, если вы понимаете, о чём я.
А если фильм проваливается — это задевает?
Конечно, это неприятно. Но я уже не так сильно отождествляю себя с работой, как раньше, поэтому не воспринимаю неудачи так болезненно, как когда-то. Александр чуть меня не убил! Психологически, эмоционально — это был тяжёлый опыт, несмотря на мою привилегированную жизнь. В идеале, ты хочешь снимать фильмы, которые тронут людей. Я не делаю кино только для себя. Стихи я пишу — да, только для себя. Но фильмы — это для зрителей: чтобы они смеялись, чтобы задумывались о себе или о мире вокруг, чтобы их развлекло. Так что, конечно, хочется, чтобы они отзывались.
Говорят, что после появления детей актёры начинают выбирать другие фильмы. Это про вас?
Теперь я буду сниматься только в фильмах Pixar. (Смеётся) На самом деле нет у меня чёткого критерия в выборе ролей. Когда читаешь сценарий — ты сразу понимаешь, твоё это или нет. Конечно, многое зависит от того, где ты находишься в жизни, в каком настроении ты был, когда читал. Но либо отзывается, либо нет.
А если к сценарию прилагается крупный гонорар — вы сами выбираете такие проекты?
Обожаю большие гонорары. Почему нет? У меня нет отвращения к этой идее. Я люблю хорошие боевики, люблю смотреть зрелищное кино. Так что если попадается что-то масштабное, что, на мой взгляд, сработает и станет хитом — я пойду на это. Но только если мне действительно нравится. В последние годы как-то так вышло, что именно более камерные фильмы оказались по-настоящему стоящими.
