Адриен Броуди: «У меня нет выбора»
Господин Броуди, можно ли сказать, что сегодня у вас больше творческой энергии, чем когда-либо?
Я весь горю! У меня всегда была творческая энергия, но сейчас у меня больше вдохновения. Думаю, мы все прошли через непростое время, и это пробудило в нас осознание времени — того, как оно уходит, как оно мимолётно... Я хочу направлять свою энергию на что-то хорошее, на созидание — и, надеюсь, не растрачивать её зря. В этом весь смысл моего существования. Каждый день я что-то создаю — в разных формах: я не переставая рисую, пока спина не ломит. Занимаюсь музыкой — уже тридцать лет как — сочиняю, создаю звуковые полотна. Во мне просто есть это жгучее желание творить.
А как насчёт актёрской карьеры? Какую творческую энергию вы вкладываете туда?
Ну, я в основном снимался в независимом кино, особенно в начале своей карьеры. И много лет я учился, оттачивал навыки, чтобы помогать таким фильмам становиться лучше — и самому становиться лучше в условиях, когда у тебя гораздо меньше ресурсов и «подушек безопасности», чем в студийных проектах. Работа над фильмом требует огромной творческой гибкости и технического понимания, потому что почти всегда что-то идёт не по плану. А ещё есть работа над персонажем — это моя личная ответственность, до съёмок и в день съёмки. Я этим занимаюсь всю жизнь.
«Я вкладываю всю свою энергию в работу, как сумасшедший художник. Это часть процесса».
Что вы получаете от такой самоотдачи? Это как-то питает душу сильнее, чем просто прийти и сказать реплики по сценарию?
У меня нет выбора! Это, пожалуй, лучший способ объяснить. Я не делаю это ради «питания души». Я просто вкладываю всю энергию в свою работу — как сумасшедший художник. Это часть процесса. Я не могу прийти и просто отыграть кое-как. Вы вряд ли найдёте хоть что-то, где я так поступал. Вот, пожалуй, так бы я это и описал.
Вы учились играть Шопена ради фильма «Пианист», занимались чревовещанием ради «Куклы»… Считаете, что эти дополнительные усилия — тоже часть работы?
Неотъемлемая часть. Это обязательство для любого актёра! Такое, как в «Пианисте» — то есть наличие времени — даётся редко. Хотя и там мне не хватало времени, честно говоря. Но у меня было шесть недель на жёсткую физическую трансформацию — я должен был сбросить вес, потому что съёмки шли в обратном порядке. Я очень много работал над игрой на фортепиано. Я не читаю ноты, но репетировал беспрестанно. Закрылся от всего остального, от личного, чтобы погрузиться в этот мир и это время.
Кажется, вам действительно нравится рисковать, чтобы выложиться по полной в роли.
(Смеётся) Ну, научиться играть на пианино — это ещё не самый большой риск, конечно. Меня бросали в ледяные горные реки зимой, я ел червей, делал трюки, попадал в опасные ситуации на съёмках! Но это всё — часть профессии.
Какой самый большой риск вы приняли ради фильма в последнее время?
Для моего последнего фильма Одинокий волк их было много! В основном — финансовые! (Смеётся) Я продюсировал этот фильм, сыграл в нём главную роль, написал музыку и сам придумал сюжет… Я вложил в него всё, что у меня было, на протяжении многих лет. Свою кровь, пот и слёзы — буквально. Ни в одном другом фильме я не выкладывался на таком уровне. Я много лет мечтал рассказать эту историю, и, наконец, нашёл нужных людей, с кем можно было это осуществить. Это была колоссальная работа, но мечта сбылась! Я вложился не только в саму идею, но и в музыку — она стала важной частью повествования.
«Мы хотим, чтобы жизнь, которую мы живём, действительно стоила того».
Понимаю вашу мотивацию. Несколько лет назад вы сделали перерыв в актёрской карьере — говорили, что сколько бы ни вкладывался, итог всё равно не соответствует вашей внутренней картине.
Это не совсем так… Я просто всегда полностью погружаюсь в творческий проект, отдаю всё, что могу. Но кино — это совместное творчество. «Слишком много поваров на кухне», если угодно. И итог часто не соответствует твоим собственным ожиданиям — того, каким ты хотел бы видеть этот фильм. Это не претензия к кому-то конкретному, просто так устроен процесс. Много препятствий, и пройти через них трудно. Нужен гениальный режиссёр с ясным видением, с которым ты на одной волне — только он может тебя «поднять».
Например, кто?
Уэс Андерсон, например. С Уэсом мы можем каждый раз пробовать новых персонажей, новые маршруты; и какую бы роль я ни играл, я знаю: этот фильм станет произведением искусства. И я рад быть частью этого — в любой форме. Но такие моменты редки. Сейчас я чувствую себя по-настоящему счастливым: ко мне приходят талантливые, вдохновляющие люди, предлагают сотрудничество. Я очень, очень благодарен за это. Потому что тогда, когда я говорил об этом кризисе — это и был творческий спад. Это одна из причин, по которой я сделал Одинокого волка, если честно. Не чтобы кого-то заменить — а чтобы моя внутренняя ясность, выработанная годами в профессии, заняла место в структуре проекта. Чтобы сохранить целостность идеи. А сделать это, даже в независимом кино, очень тяжело.
Даже в независимых фильмах приходится каждый день делать трудный выбор.
Именно. Нужно продавать фильм, делать монтажные выборы, иметь дело с продюсерами, у которых своё видение, учитывать маркетинг… В этом мире всё создаётся в коллаборации, и людей много… Сейчас я чувствую, что всё горит, кипит. Много всего в работе. И я по-настоящему благодарен за это. Думаю, многие мои коллеги сейчас чувствуют вдохновение — возможно, как реакцию на всё, что происходит вокруг. Мы просто хотим, чтобы жизнь, которую мы живём, действительно стоила того.
Мистер Пачино, как вы справляетесь с грузом собственных достижений?
Не знаю. Я просто не думаю об этом в таких терминах. Я не воспринимаю роли как достижения. Это роли, которые ты играешь, картины, которые ты написал. Ну представьте актёра, который говорит: «Я больше не хочу сниматься, потому что не смогу сделать лучше, чем в последнем фильме. Пожалуй, пора завязать». Мы бы назвали это «почивать на лаврах», и вроде как так делать не стоит. Хотя я-то как раз за! Лежишь себе на лаврах, получаешь чек с нулями, осваиваешь новую профессию… Но по какой-то неведомо упрямой причине я продолжаю возвращаться к этому ремеслу.
Сеньор Иньярриту, должен ли режиссёр проживать свои фильмы?
Я думаю, что каждый фильм в той или иной степени — это продолжение тебя самого. Без исключений. Все фильмы, которые я снял, — это части меня. Иногда мне кажется, что границы между фильмом и реальностью начинают размываться. Темы, которые я поднимаю в кино, внезапно начинают окружать мою реальную жизнь. Со мной это происходило не раз.
Мистер Аллен, каково это — раздеваться на сцене перед публикой?
(Смеётся) Раздеваться в театре, мне кажется, совсем не то же самое, что в кино. Многие говорят наоборот — но мне лично комфортнее делать это именно на сцене, в театре.
Почему так?
Не знаю. Наверное, потому что… хотя в театре вроде Trafalgar Studios немного иначе — там зрители совсем близко. Но на большинстве сцен, где я играл, например, в Эквусе, зрительный зал просто не видно. А в том спектакле обнажённость была полностью оправдана: она подчёркивала уязвимость моего персонажа в тот момент. Так что, по большому счёту, это даже оказалось чем-то освобождающим.
Мистер Хопкинс, вы как-то сказали, что чем больше живёшь, тем больше всё становится похоже на сон. Был ли в вашей жизни момент, когда реальность будто бы начала рассыпаться?
Последние лет тридцать я живу именно так. Это результат сбывшихся мечт — тех, что я вынашивал ещё ребёнком и молодым человеком. Примерно тридцать лет назад я вдруг осознал: «Это же нереально. Всё получилось именно так, как я себе представлял». Моя жизнь вся такая, и меня завораживает эта сила, которая есть у каждого из нас — мы создаём свою реальность по ходу дела.
Мистер Камбербэтч, что для вас счастье?
Счастье — это просто быть. Быть в данный момент. Если вы ищете счастье, значит, вы несчастливы.
Глубоко сказано!
Но это правда. Если начать искать его — это как горшок с золотом в конце радуги. Мне близка идея, что ваш ум способен формировать собственную реальность — какой бы тяжёлой и мрачной ни была ваша ситуация.
Вы практикуете буддийскую медитацию — эта мысль оттуда?
Именно.
Кристиан, какой съёмочный опыт был для вас самым весёлым?
Первое, что приходит в голову — это работа с Вернером Херцогом на «Спасении рассвета». Мы, включая самого Вернера, делали вещи, на которые окружающие смотрели с ужасом: «Ребята, вы же умрёте! Что вы творите? Вы и правда хотите поймать дикую змею и рискуете, что она вас укусит?!» Это были потрясающие времена. Сумасшедшие пилоты вертолётов в Таиланде срезали верхушки деревьев, пока мы пролетали над джунглями на экстремально низкой высоте… Я обожал эти моменты. По-настоящему.
Мистер Нолан, в таких фильмах, как «Интерстеллар», «Престиж», «Довод» и теперь «Оппенгеймер», часто присутствует элемент науки. Почему?
Думаю, мой интерес к физике, к науке и Вселенной зародился ещё в детстве. Я рос в конце 70-х, и когда был маленьким, вышла первая «Звёздные войны» Джорджа Лукаса. Научная фантастика тогда по-настоящему зажигала воображение. Благодаря этому научные программы, например, «Космос» Карла Сагана, старались опираться на наш интерес к фантастике. Это меня зацепило, и я перенёс это в кино — особенно в «Интерстеллар», где работал с Кипом Торном, лауреатом Нобелевской премии. Это дало понять, какие драматические возможности открывает научный взгляд на Вселенную — он может быть невероятно увлекательным.
Мистер Фаррелл, влияет ли вера на ваше восприятие жизни?
Вера — это очень важно. Это как с лошадью: если хочешь повернуть налево, сначала смотришь влево, а уже потом дёргаешь поводья. С людьми то же самое: туда, куда направлено твоё внимание, туда ты и идёшь. В этом смысле воображение и рассказы (истории) играют огромную роль — они помогают добраться до чего-то более настоящего, более глубокого.
Мистер Фёрт, повлияли ли Голливуд и модная индустрия на то, как люди воспринимают красоту?
Раньше красота в человеке воспринималась как нечто достойное, как повод для восхищения. Сегодня, если человек красив, сразу предполагается, что он пустышка и легкомысленный. В современном обществе красивая внешность почти автоматически означает отсутствие глубины. Думаю, многим талантливым и умным людям, которые к тому же красивы, приходится очень стараться, чтобы не полагаться исключительно на внешность.
Мистер ДеВито, до актёрской карьеры вы зарабатывали на жизнь как парикмахер. Это как-то помогло вам подготовиться к съёмкам в кино?
Вся суть актёрской профессии в том, чтобы черпать из собственного жизненного опыта. Ты стараешься использовать то, что прожил. Я работал в салоне красоты моей сестры, был парикмахером — и каждый день имел дело с самыми разными людьми. В какой-то момент ты начинаешь понимать, что заставляет людей улыбаться, что помогает им чувствовать себя комфортно. Всё строится на взаимоотношениях. Я думаю, это мне сильно помогло: ежедневно, с утра до вечера, я общался с людьми. Эти ситуации раскрепощают, дают уверенность в разговоре, особенно с незнакомцами.