Аль Пачино: «Нельзя позволять коже становиться слишком толстой»
Мистер Пачино, как вы справляетесь с грузом собственных достижений?
Не знаю. Я просто не думаю об этом в таких терминах. Я не воспринимаю роли как достижения. Это роли, которые ты играешь, картины, которые ты написал. Ну представьте актёра, который говорит: «Я больше не хочу сниматься, потому что не смогу сделать лучше, чем в последнем фильме. Пожалуй, пора завязать». Мы бы назвали это «почивать на лаврах», и вроде как так делать не стоит. Хотя я-то как раз за! Лежишь себе на лаврах, получаешь чек с нулями, осваиваешь новую профессию… Но по какой-то неведомо упрямой причине я продолжаю возвращаться к этому ремеслу.
Потому что вам хочется делать что-то новое?
Да, если нахожу материал, к которому могу что-то привнести и почувствовать: «Вот я здесь, я что-то говорю». Что бы это ни значило. А это значит — как сказал Шекспир — «держать, как бы, зеркало перед природой». Если я выражаю что-то своё, если через роль и персонажа могу донести до зрителя что-то человеческое, я попробую. Я даже не произношу слово «пенсия». Это какое-то странное слово для художника — «уйти на пенсию».
Художник Кристо говорил, что художники не уходят на пенсию — они просто умирают.
Хотя есть и такие, кто ушёл. Например, Филип Рот. Я снимался в экранизации его книги Унижение. Он бросил писать — и, по его словам, вполне счастлив. Уехал, занимается своими делами. Я его понимаю. Всё становится рутиной. Получаешь сценарий, читаешь сценарий, учишь сценарий. Всё по кругу. И ты уже ищешь нечто другое — например, режиссёра, который действительно хочет тебя видеть в фильме.
Но разве не все режиссёры хотят вас видеть?
До Крёстного отца, самого первого, никто меня не хотел. Только Фрэнсис. Он просто хотел именно меня, а я и сам не понимал, почему… Студии не хотели, никто не хотел — меня никто не знал. Думаю, когда режиссёр по-настоящему заинтересован, я скорее пойду навстречу, чем откажусь. Хочется найти риск, вызов — ведь ты будешь падать, вставать и идти дальше.
Почему это важно?
Когда делаешь это много лет, важно оставаться открытым. Нельзя закрываться, ведь уязвимость — это важно. Нельзя допускать, чтобы кожа становилась слишком толстой. Как писал Брехт в своей великой пьесе — он написал её, кстати, в 22 года — В дебрях города, один из героев говорит: «Кожа человека слишком тонка для этого мира». Но с возрастом она становится всё толще и толще, и вот уже ты врезаешься во всё подряд, но ничего не чувствуешь.
Жалеете ли вы о каких-то фильмах, которые сделали, стараясь бросить себе вызов?
Я ни о чём не жалею. Были, скажем так, ошибки. Я выбрал не тот фильм, или не так раскрыл персонажа, или сделал какие-то неудачные выборы… Но всё, что ты делаешь, становится частью тебя. Ты что-то из этого выносишь. А ещё — сам опыт. Все эти места, съёмочные площадки — это больше, чем просто воспоминания. Это то, что формирует твою жизнь. Так что — нет, не жалею.
Даже об отказе от Звёздных войн?
Звёздные войны. Да, это была моя первая крупная ошибка.
А ещё был сценарий Терренса Малика?
Да, давным-давно. Терри звал меня в фильм, и я до сих пор жалею… Ещё одна ошибка в моём списке. Они все в музее ошибок! Все отвергнутые мною сценарии!
«Важно оставаться открытым. Нельзя закрываться. Нельзя позволять коже становиться слишком толстой.»
Считаете, что сегодня вы подходите к актёрству иначе, чем раньше?
Да, думаю, по-другому. Иначе я бы не продержался так долго. Мы все проходим через циклы. Думаю, возраст — это про циклы. Мы здесь… а потом нас нет. Когда именно — никто не знает. Так что мы просто движемся по этим циклам.
Вам нравится текущий цикл вашей жизни?
Ну, знаете, как говорится: стакан наполовину пуст или наполовину полон? У всех у нас так. Бывают дни, когда мне и правда всё нравится. А бывают — нет… Если бы я был художником, никто бы не спрашивал меня про возраст. «Я рисую! Я художник!» — ненавижу это говорить. Мне не нравится это слово. Ещё в молодости мне одна женщина, с которой я жил, сказала: «Что бы ты ни делал, только не говори, что ты художник». Я ответил: «Я знаю! Не говорю!» (Смеётся.) Так и стараюсь не говорить. Уже много лет. Скажем так: я думаю, что я художник. Надеюсь, что да. Но если бы я был живописцем — вопросы были бы совсем другими.
Но у всех актёров та же проблема.
Из-за визуального восприятия. Из-за образа. Мы же работаем с образом — даже когда играем разных персонажей, этот образ всегда с нами… Поэтому и кажется немного претенциозным называть себя художником. Ведь ты — кинозвезда. А это — тоже звучит претенциозно. «Я кинозвезда!» — ну и что, блин, ты скажешь?