Квентин Тарантино: «Это испорченное кино»
В чём ваш секрет в создании таких ярких персонажей?
Это не шутка и не кокетство: я писатель. Это моя работа. Задача писателя — не только писать о себе, но и смотреть на других людей, изучать их речь, выражения, манеры. И моя голова — как губка. Я слушаю, что говорят люди, замечаю поведенческие мелочи, запоминаю анекдоты, интересные истории — всё это остаётся у меня в памяти.
А если не запомнили?
Значит, это, наверное, не стоило запоминания. Оно просто откладывается в голове — и спустя полгода или пятнадцать лет, когда я начинаю писать новых персонажей, моя ручка — как антенна, она улавливает эти сигналы. И вдруг герои выходят на бумагу почти полностью сформированными. Я не пишу им реплики — они начинают разговаривать друг с другом сами.
Раз уж мы снова о насилии — а чего вы сами боитесь?
Мой главный страх — и, пожалуй, единственный такой по-настоящему иррациональный — это крысы.
Серьёзно?
Это единственное, что я назвал бы парализующим страхом. Если крыса окажется на этом столе, я буду уже на коленях у какой-нибудь девушки. А скорее — стоять у неё на плечах и орать, как девчонка.
«Я не собираюсь снимать фильмы вечно»
Видите кошмары?
Уже очень давно — нет. Когда ты ребёнок и видишь кошмар, ты лезешь в кровать к родителям. Но у моей матери был строгий подход. С определённого возраста меня начали отправлять обратно в свою постель, и я понял, что больше не могу себе позволить кошмары — мама меня не спасёт. Так что с тех пор я почти не вижу их.
Хотите когда-нибудь завести детей? Или они будут отвлекать от кино?
Посмотрим, как сложится. Но я не собираюсь снимать кино вечно. Хочу остановиться где-то к 60.
Вы в этом уверены?
Не совсем, но такой план. Я не хочу быть старым режиссёром, снимающим «стариковское» кино, который не знает, когда пора уйти. Не хочу испортить свою фильмографию набором стариковских фильмов. Конечно, могу передумать. Если мне будет 62 и я захочу снять кино — сниму. Но я хочу уйти из ринга победителем. Я хочу, чтобы фильмы делал тот парень, которого вы видите сейчас, а не осенняя его версия. А потом я бы просто писал. Был бы человеком пера. Писал бы книги о кино, романы, растил детей.
Сколько фильмов вы, по вашему мнению, посмотрели за жизнь?
Понятия не имею, даже приблизительно. Но с 17 до 22 лет я вёл список всех фильмов, которые смотрел за год в кино, включая ретроспективные показы. Новинки я обводил кружочком. Потом выбирал любимые и раздавал свои маленькие «премии». Обычно это было что-то вроде 197 или 202 фильмов в год. И это при том, что я был без денег и платил за билеты сам. В мои самые активные годы это было нормой — 200 фильмов в год.
Можно с уверенностью сказать, что вы видели очень много фильмов. А какие три — ваши любимые?
Спросите меня сегодня — скажу три. Спросите завтра — будут другие.
Ну а сегодня?
Эбботт и Костелло встречают Франкенштейна — потому что я увидел его ещё мальчиком, и он стал моим любимым фильмом. Там смешались жанры: юмор Эбботта и Костелло и страшные моменты с монстром Франкенштейна. Я, конечно, не знал, что это жанровое смешение, когда мне было пять, но я уже тогда это чувствовал. И всю карьеру я этим и занимаюсь — смешиваю жанры. Ещё — Таксист. Объяснить, почему — сложно. Это, наверное, самое романное и глубинное исследование персонажа в истории кино. Такое встречается обычно только в литературе. Но при этом Таксист — увлекательное кино. Там полно смешных моментов. Ну и третий фильм — как я всегда говорю — Хороший, плохой, злой.
Есть ли жанры, которые вам не нравятся?
Мне не всё по душе. Я люблю историческое кино, но не фанат костюмной драмы. А ещё я абсолютно не уважаю жанр биографического фильма. Это просто удобный способ актёрам получить «Оскар». Это испорченное кино.
Почему?
Даже если человек был очень интересным — если вы рассказываете всю его жизнь от начала до конца, это будет чертовски скучный фильм. Если уж вы берётесь за это, то делайте из этого комикс. Например, если вы снимаете фильм об Элвисе Пресли, не надо снимать о всей его жизни. Снимите про один день. Про тот день, когда он пришёл в Sun Records. Или про день перед этим, и закончите сценой, где он входит в студию. Вот это — кино.
Если бы сняли фильм о вас — он был бы скучным?
Может, мне было бы приятно... но я бы его не смотрел.
Мистер Тарантино, судя по вашим фильмам, не могу не спросить: вы одержимы женскими ногами?
Я этого не скрываю. Если подумать о режиссёрах, которых обвиняли в «одержимости ногами», то это были Альфред Хичкок, Луис Бунюэль, Сэмюэл Фуллер — неплохая компания. Это, кстати, говорит о том, что они были отличными режиссёрами, потому что знали, куда ставить камеру. Но я думаю, что в моих фильмах ноги и задницы получают примерно одинаковое экранное время.
Как и насилие.
Я просто рассказываю свои истории и делаю то, что мне по душе. Мне нравится работать внутри жанров и поджанров. А те жанры, с которыми я работаю — криминальное кино, кунг-фу, самурайские фильмы, слэшеры, автогонки — они изначально сенсационны и склонны к насилию. Такие жанры идеально подходят для напряжённого, шокирующего кино. И мне это нравится. Но, скажем, Джеки Браун — это совсем не про насилие, а про характеры.
